Попросили меня тут написать фик NC-17. Решила попробовать. В конце концов, столько всего прочитала, может и получится?)
Автор:
Kimi RikoБета: ворд. Также спасибо за помощь тем, кто помогал. и Рыжику ^_^
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Пейринг: Джон/Майкрофт
Примечание: просили пвпэшку, с постоянным отношениями. Секс на столе Майкрофта или в Диоген-клубе. Майкрофт снизу.
Критика приветствуется. Если вдруг (!), будете тащить - хоть напишите. Приятно же будет))
текстВаляющаяся где-то на полу, она придавала всему происходящему какое-то мистическое значение: разлетающиеся тени по комнате, сметенные твердой рукой со стола, чтобы не мешались, оказались простыми листами отчетов; искрящийся в темноте амулет на груди – армейский жетон, который отражал своим хромированным боком отблески фонарей за окном; и красно-золотая, покрытая горячей расплавленной страстью-лавой кожа воина – капельки пота ловили лучи закатного солнца сквозь шторы…
А все так хорошо начиналось. Виски, любимый собеседник, спокойный вечер, спальня, приятное продолжение вечера, переходящее в ночь. Так он планировал.
Но жизнь, или Судьба, - очень коварная особа. И, не смотря на то, что они давно подписали пакт о ненападении, иногда капризничает (что с нее взять? Женщина!) и подкладывает пакости.
Вот и сейчас так случилось. Поэтому, вместо уютного домашнего кресла, тепла камина и хорошей компании, он проверял поданные отчеты в холодном, тихом кабинете клуба. Прелесть в этой тишине тоже была – мыслям ничего не мешало, они спокойно и хладнокровно выстраивали и проверяли каждую строчку. Только вот, Майкрофт привык к чуть хромающим передвижениям за спиной, стуком баночек на кухне, еле слышным заметкам или ругани на технику, сказанным себе под нос…
Уверенные шаги в коридоре, прервали поток мыслей: они разбились о звук, закрутились вокруг него, вызывая воспоминания, совсем отвлекая от работы и от отчетов. Майкрофт чуть улыбнулся, но быстро вернулся в рабочий настрой – он прекрасно знал эти шаги, ведь именно их он так часто слышал за спиной.
Вошедший, не оглядываясь (и так слишком часто бывал здесь), дошел до владельца кабинета, остановился рядом:
- Ты опять.
Кивнув, Майкрофт ни на секунду не отвлекся от бумаг – оставалось не так уж и много - полчаса-час - и он с этим закончит.
Перемещение над головой, и теплые губы почти уткнулись в ухо, когда низкий, рычащий голос спросил:
- Ты так хочешь исполнения угрозы, что опять не обращаешь на меня внимание? – Майкрофт поднял голову, поворачиваясь к собеседнику, который явно был не в настроении. О да, Джон был зол – глаза сузились, руками уперся в спинку кресла и стол, ловя сидящего в клетку, губы плотно поджаты.
Нужное воспоминание почти сразу же нашлось, когда пару месяцев назад, Джон, как обеспокоенный врач и сожитель, выговаривал ему о нормативном количестве часов работы, о необходимости есть, приходить домой. «Я затрахаю тебя, но ты меня услышишь!» Тогда Майкрофт подумал, что это был оборот речи, особенно после того, как Джон несколько дней присылал смски о необходимости поесть, приезжал за ним на его же, Майкрофта, рабочей машине, чтобы забрать домой, всячески опекал, чем немало злил. Тогда, Джон действительно затрахал Майкрофта, и пришлось уступить – благо, и на рабочем фронте было небольшое затишье: задержки отменились, стало полегче, и даже удалось скинуть немного веса (что было удивительно, так как Джон старательно следил за тем, чтобы его партнер хорошо питался).
Сейчас же, глядя в светлые глаза, Майкрофт позволил себе усмехнуться:
- Ну, конечно же, - и опять отвернуться к бумагам. – Мне осталось немного, посиди…
Конец фразы повис в воздухе, так как кресло оказалось развернуто на сто восемьдесят градусов, а сильные пальцы уже выдирали рубашку из брюк. Попытки заговорить, отговорить, прекращались самым действенным образом – поцелуями, от которых Майкрофт сначала уворачивался, но тогда Джон просто поймал его подбородок, удерживая на месте и вкладывая в поцелуй всю свою страсть, влечение, заботу о таком невыносимом человеке. Не ответить на такое было невозможно, и Майкрофт сдался – иногда надо уметь сдаваться и получать от этого удовольствие – зарылся пальцами в волосы, притягивая к себе и перехватывая инициативу. Теперь они оба стояли рядом со столом, и, если бы стены могли говорить, они бы рассказали, что впервые видят такое нахальное поведение в их окружении! Но стены говорить не умеют, а Джон в это время, рыкнув в поцелуй, прикусил губу Майкрофта, предупреждая: сегодня ведет он. Высокий мужчина уступал неохотно – привычку "все контролировать" было тяжело погасить. Хотя, как можно было противиться чуть шершавым подушечкам пальцев, которые уже успели забраться под рубашку и ласкают бледную кожу, или гибкому языку, который творил что-то непотребное, заигрывая с другим, лаская нёбо, делясь вкусом, или сильным рукам, которые подтолкнули к столу и дальше, заставляя не просто упереться в деревяшку, а сесть на нее. Таким образом, они оказались почти на одном уровне: две пары глаз, в которых радужка почти полностью поглощена зрачком; зацелованные губы; пока что, небольшой беспорядок в явно лишней одежде.
Джон любовался таким видом своего любовника – одно дело, когда тот был затянут в безупречные костюмы-тройки, и другое дело, когда сидел вот так – широко расставив ноги, на столе, в своем рабочем кабинете, и тянулся всем телом к ласкам и поцелуями. Кто бы что ни говорил, Майкрофт Холмс умел получать удовольствие. А Джон Уотсон очень любил его дарить.
Так происходило и сейчас: из рыжей головы вылетели (или, по крайней мере, были отодвинуты на дальний план) все мысли об отчетах, на которых и расположился Майкрофт. Наверняка, потом придется переписывать и переделывать – на данный момент, это не имело никакого значения. Имело значение только горячее полуобнаженное – и когда только успел избавиться от рубашки? – тело Джона, который ласкал шею чуть шершавыми губами, оставлял невидимые для глаз метки острыми зубами, терся подбородком, жаля нежную кожу щетиной.
Внутри Джона просыпался хищник, который хотел… просто хотел– подчинить, подмять, рывком, на всю длину, до самого основания погрузиться в тесный, сжимающийся жар; подвести к задыхающимся вскрикам, сорванному голосу, искусанным губам; заставить забыть обо всем и обо всех. Особенно о безликих колонок цифр и букв. Резкий треск рубашки и тихий задушенный всхлип сверху немного отрезвили Джона – увлекшись, он порвал рубашку на Майкрофте и уже наставил несколько отметок, которые точно не сойдут за пару часов.
Сам же Майкрофт уплывал под этими безжалостно-страстно-нежными прикосновениями: руки отчаянно дрожали, норовя подломиться в любой момент, и скользили по бумагам; так и не снятый галстук давил удавкой и щекотал кончиком живот; ноги раздвигались шире, чтобы Джону было удобнее устроиться между ними, прижаться теснее, ближе, интимнее. В какой-то момент, руки все-таки не выдержали, и старший Холмс оказался лежащим на столе, снеся неаккуратным движением лампу.
Валяющаяся где-то на полу, она придавала всему происходящему какое-то мистическое значение: разлетающиеся тени по комнате, сметенные твердой рукой со стола, чтобы не мешались, оказались простыми листами отчетов; искрящийся в темноте амулет на груди – армейский жетон, который отражал своим хромированным боком отблески фонарей за окном; и красно-золотая, покрытая горячей расплавленной страстью-лавой кожа война – капельки пота ловили лучи закатного солнца сквозь шторы. Майкрофт мог бы удивиться, откуда у него такие ассоциации, но уверенные руки, подхватившие под бедра и стаскивающие прочь оставшуюся одежду, казалось, скидывали вместе с ней все лишнее: мысли, комплексы, зажатости.
Свернутые брюки оказались под бедрами, приподнимая, выставляя напоказ. И если бы не Джон, который бросил горящий, темный от страсти взгляд на распростертого перед ним любовника, а потом, облизнувшись, склонился, зарываясь носом в рыжие завитки внизу, обцеловывая кожу вокруг, скользя подушечками пальцев по внутренней стороне бедра, подхватывая под ягодицы и приподнимая себе навстречу – если бы не все это, Майкрофт бы сгорел со стыда, а так оставалось только сгорать от похоти, плещущейся в крови, и пытаться не сильно вцепляться в волосы любовника, направляя туда, где больше всего хочется почувствовать прикосновение мокрого, юркого языка.
Джон не мог отказать в такой настойчивой просьбе. Языком обвел головку, слизывая капельку выступившей смазки, спустился по всей длине вниз – кончиком, скорее щекоча, и, услышав то, чего добивался – полузадушенное требовательное «Джо-о-он!», переместился, обхватывая губами и плотно сжимая, наслаждаясь тяжестью и терпким вкусом на языке. Пальцы погладили ягодицы, пробираясь между ними, чтобы, наконец-то, приласкать то, что хотелось больше всего. Точнее, куда хотелось больше всего. Запрокинув голову, Майкрофт расслабился и еще шире развел ноги – такого приглашения Джон не мог упустить. Он спустился ниже, приникая голодным грязным поцелуем к, пока что, сжатому отверстию, лаская его языком, проникая вовнутрь, увлажняя. Звуки, доносившиеся сверху стали совсем непотребными – возможно, они и должны были во что-то сложиться (судя по подрагивающим пальцам в попытке оттолкнуть – в протест), но из искусанных, покрасневших губ вылетали только стоны и хрипы.
Последнее прикосновение к манящему участку кожи, и Джон с сожалением отстранился, чтобы оглядеть творения своих рук и губ целиком: румянец на щеках, отметки на шее и плечах, подрагивающий член, широко разведенные бедра и взгляд.
Этот взгляд: томный, зовущий... блядский, если это было применимо к Майкрофту - просил, ждал, требовал. Джон был не в силах ему отказать. Да и не было никакого желания противиться этому. Поэтому доктор резким движением расстегнул брюки и закинул длинные ноги любовника себе на плечи, попутно поцеловав бледную лодыжку. Это был один из любимых моментов Джона – почему-то именно его он считал чуть ли не самым интимным: смотреть на то, как Майкрофт начинает чуть ерзать под ним, теряя терпение, прикусывать губу, несильно бить пятками, помыкая, поторапливая...
Майкрофт задохнулся, ощущая как влажная головка раскрывает его. Горячий, твердый член неумолимо проникал все дальше, заполняя, растягивая собой. Кто сказал, что внутренними мыщцами нельзя прочувствовать все целиком? Идиот, это если ты не знаешь партнера, а если четко представляешь каждый изгиб, каждую венку, вес, вкус... По телу Майкрофта пробежала дрожь - сейчас, под медленными, слишком!, толчками, он прекрасно ощущал это: как собственные мышцы неохотно выпускают, и как прошивает все тело, когда Джон касается (да!) определенной точки внутри, как напряжены мышцы под пальцами, и как соленый пот попадает на губы и языки во время коротких поцелуев...
После такой основательной прелюдии ни один из них не мог продержаться долго. Особенно, когда Джон начал вбиваться короткими быстрыми толчкам, постоянно попадая по набухшему узелку простаты, а Майкрофт, в ответ на это, все сильнее сжимался и выгибался с каждым движением, тщетно пытаясь расслабиться и продержаться еще немного. Неожиданный укус, даже царапанье зубами, заставил захлебнуться воздухом, который вышел уже громким стоном - тело решило само. Оно резко подалось вперед, насаживаясь сильнее и глубже, чтобы получить еще этих прекрасных ощущений, еще прикосновений, еще трения, совсем еще немного... а потом выгнулось, сжимая в глубине, утягивая любимого дарителя за собой в мир чувственного наслаждения.
Пытаясь отдышаться, Джон лежал на любовнике, уткнувшись носом в его шею и думал, что теперь Майкрофт задержится еще больше – они испортили весь отчет. А Майкрофт, внутренне улыбаясь, думал о том, что на следующей неделе у него, наверняка, появится еще не одна причина подзадержаться.
@темы:
sherlock bbc,
Личное,
Рассказ,
Слэш,
Творчество
-
-
11.04.2012 в 01:34That was HOT!
Прямо на рабочем месте)) Только бумаги жалко... совершенно секретные, поди, были...
-
-
11.04.2012 в 16:45итак
-
-
11.04.2012 в 20:18-
-
03.01.2015 в 10:23